Куликовская битва

       Борьба за свержение монголо-татарского ига и обеспечение безопасности от внешней агрессии  становилась важнейшим условием завершения начатого Москвой государственно-политического объединения Руси. Частые и повсеместные, но разрозненные народные выступления против захватчиков (например, крупное восстание в 1374 году в Нижнем Новгороде, во время которого горожане перебили послов Мамая во главе старшины Сарайки и их многочисленную свиту), требовали единой организации и руководства. Эту роль могла взять на себя Москва.
       Передышка, которую получила Русь во время княжения Ивана Калиты, способствовала восстановлению народного хозяйства и началу экономического подъема, охватившего все русские земли. Достигнутое Москвой в княжении Калиты значительное превосходство перед другими княжествами в материальных и людских ресурсах, было подкреплено возведением в 1367 году каменного Кремля, усилившего военно-оборонительный потенциал московского княжества. В условиях возобновившихся вторжений татар и наступлений литовских феодалов на русские земли московское княжество становится оплотом борьбы с захватчиками. Правители, вступивших в соперничество с Москвой княжеств (в 1359 году – Суздольско-нижегородское, князь Дмитрий Константинович; тверской князь Михаил Александрович), не обладая достаточными собственными силами, были вынуждены искать  поддержку в Орде или у Литвы, проводить анти национальную политику союза с враждебными Руси внешними силами, обрекая тем самым себя на политическую изоляцию в своей стране и в итоге на поражение в борьбе с Москвой.
       Великий князь литовский Ольгерд (1345-1377), стремившийся к распространению своей власти над северо-восточной Русью, понимал, что достичь этого возможно, лишь покорив Москву. Ольгерду дважды в 1368 и 1370 годах удавалось подойти к Москве, но овладеть каменным Кремлем он не смог. В 1372 году он в третий раз попытался вторгнуться в пределы московского княжества, но после поражения его передового полка под Любуцком, отказался от продолжения борьбы и заключил с Дмитрием мир.
       Неудача походов Ольгерда побудила тверского князя искать союзников в Орде, правители которой с тревогой следили за усилением Москвы и  готовы были поддержать любого ее противника.
       В 1371 году князь Михаил Александрович получил в Орде ярлык на великое княжение, но Дмитрий Иванович отказался признать его Великим князем, чувствуя себя уже достаточно сильным, чтобы пойти на конфликт с Ордой. Отказался признать Михаила и Владимир Андреевич, князь серпуховско-боровской,  двоюродный брат князя Дмитрия Ивановича. Необходимо сказать, что к этому времени смирился с главенствующей ролью Москвы, претендовавшей ранее на Владимирский стол князь нижегородско-суздальский Дмитрий Константинович. Когда молодой московский князь вырос и возмужал,  он взял в жены его дочь Евдокию. Бывшие противники превратились в союзников, причем тесть ходил «под рукой» зятя.
       Искусную политику в Орде вели митрополит Алексей (из бояр Тучковых) и бояре московские, правившие в первые годы княжения малолетнего Дмитрия (Иван красный скончался от неизвестной причины в возрасте  31 года, Дмитрию тогда было 9 лет). Сыновья Ивана Калиты умерли в молодых годах и княжили не долго. Старший – Семен Иванович «Гордый» княжил в 1340-1353 годах и умер от моровой язвы (чумы), обошедшей тогда всю Европу. Он не оставил после себя детей вовсе, а после Ивана осталось всего два сына. Семья московских князей, таким образом, не умножалась, и московские удельные земли не дробились, как то бывало в других уделах. Мудрыми помощниками и наставниками митрополит и бояре были и далее.
       В Орде в это время одна «замятня» сменяет другую, наступила длительное междоусобие. За два десятилетия поменялось более двух десятков ханов. Один убивал другого, кровь лилась постоянно, властители сменялись с необыкновенной быстротой. Орда разделилась на двое и терзалась постоянной враждой. Можно было уменьшить дать Орде им держать себя независимее. Мало того: явилась необходимость взяться за оружие против отдельных татарских шаек. Во время междоусобий из Орды выбегали на север изгнанники и неудачники татарские, которым в Орде грозила гибель. Они собирались в большие военные отряды под предводительством своих князьков и жили грабежом русских и мордовских поселений в области рек Оки и Суры. Считая их за простых разбойников русские люди без стеснения гоняли их и били. Русь укрепилась настолько, что бросает открытый вызов орде. Князья рязанские, нижегородские и сам князь Дмитрий посылает против них свои рати. В 1377 году войско московского князя пришло к Казани, где обосновался один из ордынских князей, принудило его - дело неслыханное! -  платить дань Руси. Полки Великого князя бдительно охраняют московские рубежи, и ордынцы не осмеливаются идти туда, минуя Оку.
       Сопротивление Руси озлобляло татар и заставляло их, в свою очередь, собирать против Руси все большие и большие силы. Они в 1377 году собрались под начальством ордынского царевича Араб-шаха (Арапша по русским летописям) и неожиданно вторглись в нижегородскую землю и опустошили ее. Вышедшие ему на встречу  русские полки из-за беспечности воевод потерпели на реке Пьяне (приток Суры) жестокое поражение. О нем говорили так: русская рать не думала, что орды близко, говорили, что войско Арапши где-то далеко на юге. Стояла сильная жара, воины шли налегке, доспехи и оружие сняли и сложили на телеги. Бояре, увлекшись винным питьем, ходили, как осудительно пишут летописцы, «на Пиане, аки пиании». Вдруг воины Араб-шаха стремительно ударили на русских. Захваченные  врасплох они потерпели полное и позорное поражение. Победители огнем и мечом прошлись по юго-восточным землям и на следующий год опустошили рязанское княжество.  За это москвичи и нижегородцы разорили мордовские места на реке Суре, в которых держались татары.
       Начавшийся распад Орды был временно приостановлен пришедшим к власти в конце 70-х годов темником Мамаем, гургеном «зятем» хана Бердибека – внука Узбека. По своему произволу он меняет правителей  золотой Орды, которых русские летописцы с иронией именуют «мамаевыми царями». Мамай, реальный вершитель судеб Орды, мечтавший восстановить в полном объеме власть над Русью («как при Батые было») в 1378 году решил сделать еще одно «кровопускание» Руси. Овладев Ордой и провозгласив себя ханом, Мамай отправил на Русь свое войско, для наказания строптивых князей. Посланное им войско в несколько десятков тысяч человек, возглавил мурза Бегич, военоначальник опытный  и бесстрашный. Нижний Новгород был сожжен, пострадала Рязань, но Дмитрий Иванович московский не пустил татар в свои земли и разбил их на рязанской земле, на реке Воже. Противники, расположившись на противоположных берегах реки, долго стояли друг против друга. Наконец Дмитрий несколько отодвинул свои полки, как бы приглашая Бегича к битве. Тот переправил конницу, и сеча началась. Дмитрий двинул вперед свой главный полк, а с обоих флангов ордынцев начали охватывать еще два русских полка. Врага, разбитого в прах прижали к реке и почти полностью уничтожили. Погиб и сам Бегич. На следующий день победители сами перешли Вожу и преследуя остатки татарского войска добили его и захватили большой обоз. Эта победа укрепила на Руси надежду на освобождение от монголо-татарского ига. Мамай же вынужден был отсрочить замышляемый им поход на Русь, для более тщательной его подготовки. Летописцы живописуют ярость, охватившую Мамая  при известии о гибели войска и Бегича. Два года собирает он новые силы со всей Орды, нанимает отряды генуэзцев из Крыма, отважных воинов-аланов с северного Кавказа. Договаривается о совместном выступлении против Москвы с Ягайлом Ольгердовичем литовским.
       Узнав о приготовлениях Мамая, рязанский князь Олег также вошел в сношения с Мамаем и с Ягайлом, стараясь уберечь свою землю от нового неизбежного разорения татарами. Промосковски настроенные летописцы в один голос сообщают о переговорах Мамая с Олегом Ивановичем. Но здесь все было не просто. Рязань находилась сразу между трех огней, она конечно же боялась и Москвы и Орды  и Литовского княжества. Олегу и его предшественникам – рязанским князьям не раз  приходилось испытывать удары и московских князей и ордынских ханов. И теперь Олег лавировал, хитрил, выжидал: чья сторона сильней, кто возьмет – Орда или Москва? Потому и засылал послов и на Волгу и на Москву реку. Он сохранил  нейтралитет до конца Куликовских событий и как будто предупредил даже князя Дмитрия о подходе Мамаевых сил.
       Меж тем Дмитрий Иванович собирал рати. Дружины шли со всех сторон. Он собрал вокруг себя всех своих подручных князей (ростовских, ярославских, Белозерских). Послал он также за помощью к прочим великим князям и в Новгород. В короткий срок к Москве собрались полки и ополченцы из крестьян и ремесленников почти из всех русский земель и княжеств. Из Брянска и Полоцка со своими полками подошли даже сыновья Ольгердов. Это говорило о тесных связях и общности интересов западно-русских земель, входивших в состав Великого княжества Литовского. Уклонились от борьбы с Мамаем враждебные Москве тверской, нижегородский и рязанский князья да правившие Великим Новгородом бояре.
       Русское войско, правда и без них было велико, современники удивлялись как количеству, так и качеству московской рати. Общая численность, собравшихся под знаменами московского князя, достигала 100-120 тысяч человек. Они были хорошо вооружены и снабжены всем прочим для предстоящей смертной сечи с извечным врагом-насильником. На Руси царила атмосфера национального подъема. Одно из сказаний о Мамаевом побоище в эпических былинных тоннах говорит об этом: «Кони ржут на Москве, звенит слава по всей земле русской, трубы трубят в Коломне, в бубны бьют в Серпухове, стоят стяги у Дона Великого на берегу».
       «От начал миру такова не бывала сила русских князей и воевод местных», - отмечал летописец.
       По приданию на битву с врагом Руси благословил князя Дмитрия и его воинство игумен Сергий  Радонежский. Перед началом похода московский князь был у него в монастыре и получил благословение на брань. Сергей благословил русский народ на священный бой с врагами, направил в ополчение своих богатырей – иноков Пересвета и Ослябю, а великому князю Дмитрию предрек победу: « Иди против супостатов, отвергни сомнения, и бог поможет тебе».
       Преподобный Сергий, человек крайне не притязательный, скромный и трудолюбивый, уже тогда имел огромный авторитет в народе. Мерил князей, сорившихся между собой, сострадал всем обиженным и убогим. Его слова и поступки становились, известны по русским городам и весям, нравственное влияние старца благотворно воздействовала на всех, кого заботила судьба Руси. Этому способствовали и многие его ученики, основатели обителей в разных концах страны. Его твердая поддержка общенародных усилий в борьбе с Ордой многое значило в глазах народа, укреплении его духа, твердой решимости противостоять Мамаю, спасти Русь от страшной угрозы.
       В житие Сергия  описывается его встреча и благословение Дмитрию: «Подобает тебе, господин заботиться о врученном от бога христоименитном стаде. Иди  против безбожных, и так как Бог помогать тебе будет, победишь, и в здравии в свое Отечество с похвалами возвратишься».
       Великий же князь сказал: «Если мне Бог поможет, отче, поставлю монастырь во имя Пречистой Богоматери». И это, сказав, принял благословение и уехал спешно. И собрав все свои силы, поспешил против безбожных татар. И увидев сил их великое множество, стал сомневаться, большим страхом объят, размышляя, что делать. И внезапно в этот час от святого приспел скороход с посланием говорившим: « Без всякого сомнения, господин, с дерзновение иди против свирепства их, не ужасайся, всяко тебе поможет Бог».
       Общее количество русских ратников, собравшихся под знаменами Дмитрия московского, исчислялось 150 тысячами человек. Это войско состояло из княжеских конных и пеших дружин, а также ополчения вооруженного копьями, рогатинами и топорами. Конница (около 20 тысяч дружинников) была сформирована из крещенных татар, перебежавших литовцев и обученных  бою в татарском конном строю русских. Воеводами  были: у коломенского полка – Николай Васильевич Вельяминов, сын последнего тысяцкого, владимирского – Тимофей Валуевич, у костромского – Иван Родионович, у переяславского – Андрей  Серкизович, пришли и два князя иноплеменных, два Ольгердовича: Андрей и Дмитрий. Весть о сильном вооружении московского князя, должно быть, достигла Мамая, и он попытался сначала кончить дело миром (не смотря на то, что общая численность войск грозного темника составляла приблизительно 200 тысяч человек); послы его явились в Коломну с требованием дани, какую великие князья платили при Узбеке и Чанибеке; но Дмитрий отвергнул это требование, соглашаясь платить только такую дань, какая была определена между ним  и Мамаем в последнее свидание их в Одре. Сей ответ, казался Мамаю дерзким и коварным. С обеих сторон видели необходимость решить дело мячом.
       Мамай пылал яростью и нетерпением отомстить Дмитрию за разбитие ханских полков на берегах Вожжи. Но, видя, что россияне уже не трепещут имени монгольского  и великодушно решились противоборствовать силе силою, долго медлил, набирая войско из татар, половцев, харазских турков, черкесов, ясов, буртанов, или жидов кавказских, армян и самих крымских генуэзцев: одни служили ему как поданные, другие как наемники. Ободренный многочисленностью своей рати, Мамай призвал на совет всех князей ордынских и торжественно объявил им, что идет по древним следам Батыя истреблять государство российское. «Казним рабов строптивых! – сказал он в гневе, - да будут пеплом грады их, веси и церква христианские! Обогатимся русским золотом!»
       Понимая, что Русь окажет ему стойкое сопротивление, Мамай собрал большую рать, и, кроме того, вошел в сношения с Литвой, которая была враждебна Москве. Литовский князь Ягайло обещал Мамаю соединиться с ним 1 сентября 1380 года. Русские полководцы, как и два года назад, хорошо организовали разведку – урок Пьяны, пошел в прок. Удивляет смелость маневров Дмитрия, глубина стратегического мышления его самого и других военноначальников. Движение их ратей по сути дела выключило из предстоящей схватки военные силы Олега Ивановича, и пресекала пути объединения войск Ягайлы и Мамая. Русичи теперь, в какие-нибудь последние несколько лет предпочитали не держаться за Окский рубеж, а смело шли вперед, на встречу грозному и могучему противнику, жаждавшего реванша.
       Дмитрий Иванович вел свое войско из Москвы к Коломне. Здесь на девичьем поле сделал ему смотр. Затем, 20 августа, не переходя здесь Оку, чтобы не идти по рязанским владениям Олега Ивановича, пошел вверх по реке, ее северным берегом. Пройдя до устья Лопасни, стал на Оке, осведомляясь о движениях неприятельских (Мамай стоял на Воронеже); здесь соединился с ним двоюродный брат его Владимир Андреевич Серпуховский, приехал и большой воевода московский Тимофей Васильевич Вельяминов с остальными полками.  Тогда, видя все свои полки в сборе, Дмитрий велел переправиться через Оку; в воскресенье, за неделю до Семенова дня (1 сентября), переправилось войско, в понедельник переехал сам великий князь с двором своим. Оба войска двинулись на встречу друг другу к верховьям Дона.
       6 сентября войско наше приблизилось к Дону, и князья рассуждали с боярами, там ли ожидать монголов или идти далее? Мысли были разные. Ольгердовичи, князья литовские говорили, что надо бы оставить реку за собою, дабы удержать робких от бегства; что Ярослав Великий таким образом победил Святополка, а Александр Невский шведов. Еще и другое важнейшее обстоятельство было опорой сего мнения: надлежало предупредить соединение Ягайло с Мамаем. Великий князь решился – и, к ободрению своему, получил от преподобного старца Сергия письмо в коем он благословлял его на битву, советуя ему не терять времени. Тогда же пришла весть, что Мамай идет к Дону, ежечасно ожидая Ягайло. Уже легкие наши отряды встречались с татарскими и гнали их. Дмитрий собрал воевод и сказав им: «Час суда Божия  наступает», 7 сентября велел искать в реке удобного брода для конницы и наводить мосты для пехоты. В ночь с 7 на 8 сентября Дмитрий с войском переправился через Дон и занял боевые позиции на обширном Куликовом поле в излучине при впадении реки Непрядвы в Дон, чтобы не позволить татарам применить их излюбленный прием охвата войска противника с флангов и тыла. Широкое, слегка всхолмленное Куликово поле, замыкалось реками с разных сторон: с севера и северо-востока Доном, с северо-запада Непрядвой, с юго-запада Нижним Дубняком. С юга подошло войско Мамая и встало на Красном холме и вокруг него.
       8 сентября, на солнечном восходе был густой туман, и когда в третьем часу просветлело, то русские полки строились при устье Непрядвы. Дмитрий устроил все полки к битве. В середине находились князья литовские Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, Федор Романович Белозерский и боярин Николай Васильевич; в собственном полку великокняжеском бояре Иван Родионович Квашня, Михаил Брянок, князь Иван Васильевич Смоленский; на правом крыле князь Андрей Федорович Ростовский, князь Стародубский того же имени  и боярин Федор Грунка; на левом князь Василий Васильлевич Ярославский, Федор Иванович Молошский и боярин Лев Морозов; в сторожевом полку боярин Михаил Иванович, внук Акинфев, князь Семен Константинович Оболенский, брат его князь Иван Тарузский и Андрей Серкиз. В засаде князь Владимир Андреевич, внук Калитин, Дмитрий Михайлович Волынский – Боброк, победитель Олега и болгар, муж славный  доблестью и разумом, - Роман Михайлович Брянский, Василий Михайлович Кашинский и сын Романа Новосильского. Дмитрий, стоя на высоком холме и видя стройные, необозримые ряды войска, бесчисленные знамена развиваемые легким ветром, блеск оружия и доспехов, озаряемых осенним солнцем, - слыша всеобщие громогласные восклицания: «Боже! Даруй победу государю нашему!» И вообразив что многие тысячи сих бодрых витязей падут через несколько часов как усердные жертвы любви к Отечеству, Дмитрий в умилении приклонил колено и простирая руки к золотому  образу Спасителя, сиявшему в дали на черном знамени великокняжеском, молился в последний раз за христиан и Россию; сел на коня, объехал все полки и говорил речь каждому, называя воинов своими верными товарищами и милыми братьями, утверждая их в мужестве, и каждому из них обещал славную память в мире, свинцом мученическим за гробом. Дмитрий, пылая ревностью служить для всех примером, хотел сражаться в передовом полку, усердные бояре молили его остаться за густыми рядами главного войска, в месте безопаснейшем. «Долг князя, - говорили они, - смотреть на битву, видеть подвиги воевод и награждать достойных. Мы все готовы на смерть; а ты, государь любимый живи передай нашу память временам будущим, без тебя нет победы». Но Дмитрий ответствовал: «Где вы там и я. Скрывая на зади могу ли я сказать вам: братья! Умрем за Отечество? Слово мое да будет делом! Я вождь и начальник: встану впереди и хочу положить свою голову в пример другим».
       Часу в шестом начали показываться татары. Они спускались с холма на широкое поле Куликово. Мамай в центре поставил пехоту. На флангах расположил конницу. Но его маневрам, а на это ордынцы были большими мастерами, мешали реки, речушки и ручейки, рощи и лесистые овражки Куликово поля.
       Битва, по приданию, началась единоборством троицкого  инока Пересвета (который до монастыря был боярином в Брянске и отличался в миру своим мужеством) и татарского мурзы Челубея. Разогнав во весь опор лошадей, вонзили они друг в друга копья и упали замертво. Сторожевые полки начали битву, какой еще никогда не бывало прежде на Руси.
       Дмитрий князь Московский не изменил себе и великодушию: громогласно читая псалом: Бог нам прибежище и сила, первым ударил на врагов им бился мужественно как рядовой воин; наконец отъехал в середину полков, когда битва сделалась общей. На пространстве десяти верст лилась кровь христиан и неверных рекою. Ряды смешались; где россияне теснили монголов, где монголы россиян. С обеих сторон храбрые падали на месте, а малодушные бежали; а некоторые московские неопытные юноши, думая что все погибло - обратили тыл. Ураганом налетели ордынцы на передовой полк русских, вырубили его. Затем набросились на большой полк. Они рвались к знамени Великого князя под которым стоял боярин Михаил Брянок в доспехах Дмитрия. Неприятель открыл себе путь к большим или княжеским знаменам и едва ни овладел ими: верная дружина отстояла их с напряжением всех сил.
       Передовой полк русских был смят и почти целиком уничтожен. Татары на полном скаку врезались в густые цепи москвичей, выставивших копья. Татарские кони перемахивали через копья, татары кривыми саблями рубили направо и налево, и,  как пишет летописец, «москвичи яко не привычные к бою побежаху». Казалось, что битва уже проиграна. Правда, отдельные смельчаки становились спинами друг к другу, выставляли копья (это называлось «ежики») и отбивались, но татары, не сходясь в плотную, расстреливали их из длинных луков. Лошади не могли ступать по трупам, ратники гибли под конскими копытами, задыхались от тесноты. Пешая русская рать уже лежала как скошенное сено, и татары начали одолевать.
       Великий князь, сражавшийся в рядах передового полка, «прежде всех стал на бой и впереди с татарами много бился». Со всех сторон наседали на него ордынцы, «много по голове и по плечам и по животу били и кололи, и секли, но спасся он от смерти, только утомлен был от великой битвы почти до смерти». Князя спасли от гибели доспехи. Его дважды сбивали с коня; он дрался то с двумя, то сразу с тремя ордынцами.
       Не добившись, после «брани крепкой и сечи злой», успеха в центре русской позиции, где в большом полку сражались в основном ополченцы, Мамай направил удар на полк правой руки. Но и здесь русские стояли насмерть. Наконец, его конница яростно обрушилась на левый фланг русских. Он медленно отходил назад, ордынцы с воем и гиком рвались вперед, отбросили резервный полк и начали обходить с тыла русский центр. Это грозило окружением и разгромом. Наступили самые драматические минуты сражения. Но в засаде, в Зеленой дубраве, за рекой Смолкой, стояли еще свежие русские полки под началом князя Владимира Андреевича и московского воеводы Дмитрия Михайловича Волынского – Боброка, «мудрый и удалой воевода» (он был женат на сестре Дмитрия Ивановича). Владимир, видя поражение русских начал говорить Волынскому: «Долго ли нам здесь стоять, какая от нас польза? Смотри, уже все христианские полки лежать мертвы».        Но Волынский отвечал, что   еще нельзя выходить из засады, потому что ветер  дует прямо в лицо русским. Настал девятый час дня. Через некоторое время ветер переменился. Дмитрий, с величайшим вниманием примечая все движения обеих ратей, вдруг извлек меч и сказал Владимиру Андреевичу: «Теперь наше время». Татары, одолевая русских, поворачивали налево, в обход их позиций, но и сами подставили свой тыл для удара, которого, конечно же, не ждали. Десятитысячный засадный полк выступил из дубравы, скрывавшей его от глаз неприятеля, и вихрем устремился на монголов. Удар свежей русской конницы по флангу и тылу  ордынцев был так стремителен и страшен, что их ряды были сметены и разгромлены. Многие остались лежать замертво на поле боя, другие утонули в Непрядве, третьи, бросившись наутек к Красному холму, потоптали собственную пехоту. Мамай стоявший на холме с пятью знатнейшими князьями и смотревший оттуда на сражение, увидал, что победа склонилась на сторону русских, и обратился в бегство. Удар засадного полка обеспечил перелом в ходе сечи, и все другие русские полки (то, что от них осталось), перешли в общее наступление. «И побежали полки татарские, а русские полки за ними погнались, били и секли. Побежал Мамай с князьями своими в малой дружине». Преследовали врага до реки Красивой мечи, правого притока Дона. Разгром был полный, войско Мамая перестало существовать. Полки российские гнали их, убивали, топили, взяли стан неприятельский им несметную добычу, множество телег, коней, верблюдов навьюченных всякими драгоценностями. Лишь немногие прибежали в Орду.
       Возвратившись с погони, князь Владимир Андреевич «стал на костях» и велел трубить в трубы; все оставшиеся в живых ратники собрались на эти звуки. Со всех сторон съезжались к нему князья и полководцы, но Дмитрия Ивановича среди них не было. Изумленный Владимир Андреевич спрашивал: «Где брат мой и первоначальник нашей славы?» Одни говорили, что видели его жестоко раненного, и потому должно искать его между трупами; другие, что видели, как он отбивался от четырех татар и бежал, но не знают, что после с ним случилось; один объявил, что видел как Великий князь, раненный, пешком возвращался с боя. Владимир Андреевич стал со слезами упрашивать, чтоб все искали великого князя, обещал богатые награды тому, кто найдет. Войско рассеялось по полю; нашли труп любимца Дмитриева Михаила Андреевича Бренка, которого перед началом битвы великий князь подставил под свое черное знамя, велел надеть свои латы и шлем; остановились над телом одного из князей Белозерских, похожего на Дмитрия, наконец двое ратников, уклонившись в сторону, нашли Великого князя, едва дышащего под ветвями  недавно срубленного дерева. Оглушенный в битве сильным уларом, он упал с коня,  обеспамятел и казался мертвым. Он с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о чем, когда Владимир объявил ему о победе. Панцирь его был весь избит, но на теле не было ни одной смертельной раны. Владимир Андреевич, князья, чиновники, приклонив колено, воскликнули единогласно: «Государь! Ты победил врагов!» Дмитрий встал, видя брата, видя радостные лица окружающих его и знамена христианские над трупами монголов, в восторге сердца изъявил благодарность небу; обнял Владимира Андреевича, чиновников, целовал самых простых воинов и сел на коня, здравый весельем духа и не чувствую изнурения сил.
       Шлем и латы его были иссечены, но обагрены единственно кровью неверных: Бог чудесным образом спас сего князя среди бесчисленных опасностей коем он с  излишней пылкостью подвергался, сражаясь в толпе неприятелей и часто оставлял за собой дружину свою. Дмитрий, сопровождаемый князьями и боярами, объехал поле Куликово, где легло множество россиян, но вчетверо более неприятелей. Так что по сказанию некоторых историков, число всех убитых простиралось до двухсот тысяч. «И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Сосчитайтесь братья, скольких у нас воевод нет и скольких молодых людей не достает?» Тогда отвечает Михайло Александрович, московский боярин, князю Дмитрию Ивановичу: «Господин князь великий Дмитрий Иванович! Нет, государь, у нас сорока бояр московских, двенадцать князей Белозерских, тридцати новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр серпуховских, тридцати панов литовских, двадцати бояр переяславских, двадцати пяти бояр  костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, сорок бояр Муромских, семидесяти бояр рязанских, тридцати четырех бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр Можайских, тридцати бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских».
       Князья Белозерские Федор и сын его Иван, тарусские Федор и Мстислав, дорогобужский Дмитрий Моностырев, первостепенные бояре Семен Михайлович, сын тысяцкого Николай Васильевич, внук Акинфов Михаил, Андрей Серкиз, Валуй, Бренко, Лев Морозов и многие другие положили головы за Отечество. Погибли и Сергиевы иноки Александр Пересвет и Ослабя.
       Летописцы говорят, что такой битвы как Куликовская еще не бывало прежде на Руси. Победа была одержана, но потери русских оказались очень велики: из ста пятидесяти тысяч человек в строю оставалось около тридцати тысяч. Почти сто двадцать тысяч погибло или было ранено. Тяжелой ценой досталась русскому народу победа на Куликово поле, на котором полегли многие отборные русские полки, тысячи ополченцев, пахарей и ремесленников. Ни как, не уменьшая героизма, русский на Куликово поле, заметим, что немаловажным для победы оказалось отсутствие в битве восьмидесятитысячного литовского войска. Ягайло в день битвы находившийся не более, чем в тридцати или сорока верстах от Мамая, узнав о произошедших событиях, пришел в ужас и думал только о скором бегстве. Так что легкие наши отряды нигде не могли его настигнуть.
       Дмитрий послал гонцов в Москву, в Переславль, Кострому, Владимир, Ростов и другие города, где народ сведав о переходе русского войска  за Оку, денно и нощно молился в храмах. Известие о победе столь решительной произвело восхищение не описанное, казалось, что независимость, слава и благоденствие нашего Отечества утверждены ею навеки; что Орда пала и не восстанет, что кровь христиан, обагривших берега Дона и Непрядвы, была последнею жертвой для России и совершенно умилостивило Небо. Все поздравляли друг друга, радуясь, что дожили до времен столь счастливых и славили Дмитрия, как второго Ярослава Великого и нового Александра, единогласно назвав его Донским, а Владимира Андреевича Храбрым.